A Sinistra | А Синистра | Левый Путь - Виктор Олегович Пелевин

***

Переворачивать страницу было рано.

Гримуар велел мне утвердиться в качестве веронского герцога, а я пока не чувствовал себя в этой роли слишком уверенно.

Даже встреча с духом-покровителем не подарила мне обычного воодушевления. Когда я пришел в себя перед алтарем, тревога терзала мое сердце по-прежнему.

Неудивительно. Тяжек путь цареубийцы.

А если приходится вдобавок изображать убитого сюзерена… Наивно думать, что духпокровитель возьмет и превратит это в шутку.

Обычный способ облегчить такую ношу – убить много других людей, чтобы злодеяния уравновешивали друг друга. Слово «облегчить» здесь не подходит, но в итальянском нет глагола, означающего «равномерно распределить вес на плечах с помощью коромысла».

Конечно, можно было утешать себя историческими примерами. По этому пути шли многие достойные люди – вспомнить хотя бы восточных магов, с помощью гипноза выдававших себя за убитых ими царей. Старый сарацин рассказывал подобные истории.

Один такой маг по имени Гаумата правил своей страной долго и успешно, и если бы старая наложница, которую он и посетил-то, скорей всего, из чистого сострадания, не доложила страже о его отрезанных ушах (при тогдашнем дворе это было обычным взысканием для колдунов), он вошел бы в историю как идеальный правитель.

Интересно, однако, что погубила его не жестокость, а именно жалость. Глядел, наверно, на приплясывающую перед ним старуху в румянах, проникся ее болью и решил снизойти. Вот она и отплатила.

Убийца и самозванец, думал я, встав на путь зла, не сворачивай потом в закоулки добродетели. Именно там тебя и настигнет расплата…

Несмотря на эти рациональные и трезвые мысли, перед возвращением во дворец Эскала я решил покаяться в церкви.

Не то чтобы я ожидал облегчить бремя своего греха. Но я верил в волшебную силу таинств – не столько как христианин, сколько как чародей. Сейчас я понимаю, что это было просто попыткой уйти от одиночества, на которое обрекает себя каждый великий грешник.

Оставив Мойре горсть новеньких дукатов и велев не волноваться из-за моего отсутствия, я положил в сумку маску Эскала и отправился на исповедь – в ту самую церковь, где соблазнил священника-сластолюбца.

На всякий случай я прихватил с собой старую рапиру. Ее лезвие когда-то было смазано ядом, давно превратившимся в ржавчину. Такой инструмент не жалко бросить.

Теперь там исповедовал другой священник – известный монах-францисканец. Многие почитали его за святого, причем не только люди, но и птички, садившиеся ему на плечи, словно перед ними и впрямь был сам святой Франциск.

Я не надеялся на отпущение грехов. Но мне хотелось предстать перед всевидящим оком Источника (он ведь один и для священников, и для чародеев) и услышать мнение Церкви. Но как поведет себя священник, услышав то, что я собираюсь сказать?

Конечно, мне пришлось принять чужой облик. Я взял за образец высокого худого старика, встреченного на улице. Предосторожность оказалась полезной – возле церкви стояло несколько зевак, знавших меня в лицо.

Я вошел в знакомую кабинку, опустил экран (со времени моего прошлого визита на нем добавилось грязи) и потянул красную ленту. Прозвенел колокольчик, и скоро я услышал шарканье ног.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, – сказал появившийся за экраном священник. – Господь любит тебя и готов простить. Как твое имя и сколько прошло со дня твоей последней исповеди?

Голос исповедника звучал глухо и тихо. В нем слышалась усталость – и странная теплота. Можно было подумать, что он верит в то, что говорит.

Я рассказал все. Про золото, про гримуар, про обманутого священника, про соблазненную Юлию, про Эскала. Даже про свою экспедицию к Луне.

Исповедник долго молчал.

– Я знаю, кто ты, – сказал он наконец. – Ты чернокнижник Марко. О тебе ходит много диких слухов, но подобного не мог бы изобрести никто из сплетников. Я не знаю, Марко, что сделает с тобой Господь за твои великие грехи. Если раскаешься, он многое может простить. Но один твой грех страшен особенно.

– В чем он? – спросил я.

– Ты пытаешься приблизиться к Богу обманом, – ответил исповедник. – Ты хочешь уподобиться ему в священных небесных силах. То же делал и Лоренцо, передавший тебе свою черную книгу.

– Уподобиться Богу, – усмехнулся я. – Разве церковь не учит нас именно этому?

– Господь заповедал нам образ, к которому следует стремиться. Другие ипостаси божества запретны для смертного человека. Они сожгут и разрушат его, как если бы он упал на солнце. Приближаться к Богу левым путем – страшный грех.

– Почему? Разве церковь не говорит, что Бог всегда рядом? Он входит во все, не покидая нас никогда. Если он повсюду, он и справа, и слева. На прямых путях и на кривых. Почему нельзя сделать к нему еще шаг? Наоборот, это свидетельство сильнейшей любви, прорывающейся сквозь любые преграды. Разве любовь к Господу не есть высшая добродетель?

Исповедник долго думал – мне даже показалось, что я слышу тихий скрип его мозговых шестеренок.

– Адам и Ева жили в Раю, – сказал он наконец, – и были близки к Богу как никто. Но некоторые из своих сил Господь предпочел от них скрыть. Когда Адам съел яблоко, он приблизился к Богу там, где Бог желал остаться скрытым и непознанным. Змей обещал – будете как боги… Адам уподобился Господу без позволения и обрел часть его силы. За этот его грех мы и страдаем на земле, Марко – но из-за преступления нашего предка мы стали гораздо сильнее любой земной твари. Лоренцо и ты в гордыне повторяете древнее святотатство, нечестиво заглядывая в тайны, скрытые от людей. Вы, возможно, сделаетесь сильнее всех остальных. Но наказание вам будет подобным тому, какое претерпел Адам.

– Нас поздновато выгонять из рая.

– Сойти с небес на землю – это все равно, что сойти с земли в ад. Знаешь ли ты, что случилось с Лоренцо, чей дом ты купил, желая получить гримуар?

– Он исчез, – ответил я. – Его объявили мертвым, но я думаю, что он убежал во Францию от долгов. Не все умеют делать золото. А во Франции ценят итальянских чернокнижников.

– Черти взяли Лоренцо живым в ад. Попасть в ад живым – страшная мука. Страдать будет не только твоя душа, но тело. Это наказание, выпавшее Адаму за похожий грех. Оно ждет и тебя, Марко.

– Говорят, – сказал я, – для кающихся душ у Господа есть Чистилище. Если кто-то возлюбил Господа настолько, что ради свидания с ним пренебрегает даже